Не знаю, почему так получается, но каждая поездка домой превращается в какое-то едва ли не волшебство. А виной тому люди и только они. Поймала себя на мысли, что в Москве и в Дубне у меня две разные жизни. Совершенно разные. При чем если в Москве жизнь одна, то дома она дробится и делится аж несколько, впрочем, очень похожих. Дома меня зовут Ксю или Ксюшей, а то и вовсе по домашнему — Ксюхой. Там меня любят, знают, знают полностью, понимают, прощают и так далее. Там есть те люди, которые напрямую говорят мне, что я дура последняя, и говорят это исключительно из заботы. Там мне всегда рады, там у меня нет врагов, которых я не хочу иметь, там все просто и очень хорошо. Там я какая-то тихая, спокойная, улыбчивая, даже добрая, наверное. Дома мне не интересен интернет, зато интересны многочасовые прогулки по лютому морозу и подъем в 7 утра, чтобы успеть на конюшню покормить лошадок. Там у меня нет собак, дома я являюсь кошатницей, имею в наличии одного сибирского пушистого кота по клички Шредингер. Дома, в конце-концов, мама, которую очень любят мои друзья.
В Москве меня зовут Йоханга или Йоша, а то и вовсе Ксения или Ксения Игоревна. А, да еще Оксана (ненавижу) и просто Ксеня. Тут я серьезная, суровая, постоянно в работе и делах, посылаю всех нахуй, закрываюсь в панцирь из смеси скептичности, циничности, сарказма и высокомерия. Тут я всегда молчу о том, что болит, потому что говорить об этом не с кем, равно так же как и делиться с кем-то радостью или достижениями, восторженно рассказывать о мечтах, быть именно такой, какой я бываю дома. Тут этого нельзя, потому что сотрут и растопчут. В Москве я ненавижу котов и покупаю или просто беру с улицы собак, критикую многое, держусь от всего в стороне, в первую очередь от людей. Тут мне не интересны прогулки, мне холодно зимой и жарко летом, важна только работа, работа, работа....

Наверное, это ненормально, так, как у меня. Я вижу людей, которые едут домой и могут разом увидеть всех, кто им дорог, потому что эти люди общаются и между собой в том числе. А я вижусь с каждым отдельно, потому что несмотря на то, что все они любят меня и рады видеть, они не переносят друг другу. Не то чтобы не переносят даже, просто....просто не друзья и даже не знакомые. И для каждого из них я являюсь в совершенно разных образах. Для Аними я хороший друг детства, одна из немногих, с которым антисоциальная Аня чувствует себя свободно и хорошо, кого она готова защищать и о ком заботиться. Валька раньше воспринимал меня как-то иначе, но последняя встреча с ним и Аними дала понять, что сейчас он воспринимает меня так же, как Анька. То есть, теперь я что-то вроде близкого друга семьи.
Для братцев реконструкторов я, как сказали Никита и Лёшенька — боевая подруга. При том, что вообще-то, я никогда в бой не ходила. Но тем не менее, вы что, маневры без моего присутствия — не маневры. Кто же будет одоспешивать? А повышать боевой дух? Эти сумасшедшие люди пошли тренироваться на двадцатиградусный мороз. Разве я могла не прийти, ну? Это так здорово, когда идешь по лесу, не спеша, видишь вдалеке сусликом застывшего Лёшеньку, который всматривается в мою заснеженную фигуру силясь понять я это или не я. А потом раздается громогласный вопль: "КСЮ-Ю-У-У-У-У!1!!1" и два здоровых лба в доспехе срываются с места и наперегонки несутся ко мне, конечно же не успевают затормозить и валят в снег придавив тяжестью ожелезенных тел, наперебой вереща мне в ухо что-то радостное. Никита похвастается только что разбитым носом, скажет: "Ой, Ксю, что-то ты какая-то темная" (да-да, я же снова перекрасилась), а Лёшенька будет взахлеб рассказывать как отжал у Феодала капелину, и шарфик, и еще ноги, и еще горжет, а так же наручи, а еще у него новая женщина, зовут её Матильда (алебарда), а Мари не так давно бесславно пала в бою. А потом они пообещают, что приедут ко мне прямо завтра же, и привезут падаванов, и я буду рявкать на них, как на бравых бойцов когда-то, но потом они не приедут, потому что забудут или не смогут. Но зато когда я приеду, они снова наперегонки помчатся меня встречать и рассказывать о боевых травмах и новых женщинах.
Как воспринимает меня Федька я, честно говоря, не знаю. Он честно говорит, что я не умная и не прекрасная, но тем не менее он меня любит и вообще и вообще. Он меня поражает больше всего. Ему можно беззастенчиво грубить, посылать нахуй, кричать, откровенно говорить, что он заебал и пора бы ему свалить (на самом деле, иначе общаться с Федей просто невозможно), а он упорно будет хвататься за свое, прощая или даже не замечая все мои выходки. Но зато он всегда рядом, всегда надежный.

И самое поразительное, опять же, что все эти люди не могут находиться рядом. Барсик, например, терпеть не может Аню, а Аня его. Впрочем, Аня вообще не принимает никого из моих друзей. Гекс ненавидит Федю. Хотя, что скрывать-то, Федю все ненавидят, и я тоже, потому что он козел. Как так вообще могло произойти, что меня любят такие разные люди, и я могу так же одинаково любить их всех? Хотя, нет, не одинаково. Просто каждого сильно, но все-таки, по разному.

Что-то я разошлась. Ездила домой менять паспорт, а в итоге убедилась, что у меня есть друзья. (В последнее время я с чего-то решила, что их у меня нет). Более того, я наконец-то отыскала номер Безумного Гекса, который, оказывается, в армии и тоже никак не мог отыскать мои контакты. Это, кстати, единственный человек, который зовет меня Коша. Долгая история, почему так, но зато интересная. Странная. Я совершенно случайно встретила Барсика, чей телефон тоже потеряла. Тот так обрадовался, что даже на работу не пошел, придурок. А самое главное, утром на вокзале я столкнулась с Беркутом. С Беркутом! Отрастил бороду, облачился в пальто и сапоги и стал просто живым Александром II. Он, оказывается, поздравлял меня с Днем Рождения, только на старый номер аськи, очень возмущался, чойт я не отвечаю, сука такая. А еще он разводится. Упомянув об этом он сразу завопил: "Я знаю что ты предупреждала, заткнись, Ксю, я ещё не растерял остатки гордости чтобы признать твою правоту!" А послезавтра он приедет в гости и мы с ним будем вспоминать те времена, когда составляли договоры на продажу души и прочих качеств. Уруру!