Уважающий себя летчик сядет в поле, а я себя не уважаю, поэтому мы сядем в горах. И, возможно, умрём.
Что же, всё-таки, имеют в виду люди, когда говорят "Я хочу любви"? Для меня самое это понятие — "любовь" — является настолько расплывчатым и эфемерным, что становится совершенно невозможно постичь, что же люди имеют в виду?
Я могу иногда сказать: "Мне хочется ласки", или "Я хочу, чтобы меня кто-то обнял", или даже "Было бы здорово, если бы кто-то пожалел", но я ни к какому из своих тоскующих состояний не могу применить фразу "Хочу быть любимой". Как это, в конце концов, любимой быть?
Меня вот, например, любит мама и сестра. И, поймите меня правильно, в какие-то моменты я понимаю, что не хочу, чтобы меня так же любил кто-то ещё. Потому что, ну, вы понимаете, родные — самые страшные люди.
Меня любит Федька и еще несколько человек, чью любовь к себе я действительно ощущаю (хоть и диву даюсь, откуда она). Любовь их есть во взглядах после долгой разлуки, в крепких дружеских объятиях, добрых словах и улыбках. И мне такая любовь нравится, я не чувствую в ней недостатка. Возможно, отчасти потому, что Федька появился в моей жизни рано и давно, я и не знаю, что такое не иметь вовсе любящего друга.
Но ведь люди, когда говорят: "Хочу любимым быть", имеют в виду вовсе не друзей. Произнося эту фразу, думают о принцах на белых конях, и о белых конях на принцах, о принцессах с драконами и о драконах с принцессами, о сказке, счастье, волшебстве, любви, одним словом. А какие ощущения им надо испытать, чтобы сказать: "Да, меня любят, я знаю"? И люди, испытывающие такие ощущения, неужели ни разу не задумывались над тем, как сильно могут ошибаться? Быть может, они себе придумали все сами, с подачи кого-то, кому их нежное состояние было бы удобно? Иного человека достаточно ведь только подтолкнуть чуток, да напеть ему сказку о чем угодно, он и поверит.
Как это, всё-таки, хотеть, чтобы любили. Совершенно неясно.
Я могу иногда сказать: "Мне хочется ласки", или "Я хочу, чтобы меня кто-то обнял", или даже "Было бы здорово, если бы кто-то пожалел", но я ни к какому из своих тоскующих состояний не могу применить фразу "Хочу быть любимой". Как это, в конце концов, любимой быть?
Меня вот, например, любит мама и сестра. И, поймите меня правильно, в какие-то моменты я понимаю, что не хочу, чтобы меня так же любил кто-то ещё. Потому что, ну, вы понимаете, родные — самые страшные люди.
Меня любит Федька и еще несколько человек, чью любовь к себе я действительно ощущаю (хоть и диву даюсь, откуда она). Любовь их есть во взглядах после долгой разлуки, в крепких дружеских объятиях, добрых словах и улыбках. И мне такая любовь нравится, я не чувствую в ней недостатка. Возможно, отчасти потому, что Федька появился в моей жизни рано и давно, я и не знаю, что такое не иметь вовсе любящего друга.
Но ведь люди, когда говорят: "Хочу любимым быть", имеют в виду вовсе не друзей. Произнося эту фразу, думают о принцах на белых конях, и о белых конях на принцах, о принцессах с драконами и о драконах с принцессами, о сказке, счастье, волшебстве, любви, одним словом. А какие ощущения им надо испытать, чтобы сказать: "Да, меня любят, я знаю"? И люди, испытывающие такие ощущения, неужели ни разу не задумывались над тем, как сильно могут ошибаться? Быть может, они себе придумали все сами, с подачи кого-то, кому их нежное состояние было бы удобно? Иного человека достаточно ведь только подтолкнуть чуток, да напеть ему сказку о чем угодно, он и поверит.
Как это, всё-таки, хотеть, чтобы любили. Совершенно неясно.
