Уважающий себя летчик сядет в поле, а я себя не уважаю, поэтому мы сядем в горах. И, возможно, умрём.
У моей самой любимой собаченьки, Юты, появилась совершенно странная, но очаровательная в своем исполнении привычка. Собаченька время от времени приходит ко мне в комнату, залезает на диван, ложится и пристально на меня смотрит, виляя хвостом. Когда я обращаю на нее внимание, она виляет хвостом еще сильнее и немного перебирает передними лапами, зазывая меня к себе. Но я далеко не всегда могу, да и имею желание идти на поводу у своей псины, посему игнорирую её какое-то время. Замечая это, собаченька сперва начинает неповторимо (только она так умеет) ворчать, потом слегка поскуливать, а затем и вовсе издавать одиночные требовательные гавки. Если взглянуть на нее в этот момент, устоять становится очень и очень тяжело. Её черные глазки-бусинки смотрят прямо в самую душу и, кажется, способны растопить какой угодно толщины лёд. И вот я, сдавшись, отрываюсь от дел и иду к собаченьке, а она, заметив это, всегда потягивается издает ворчливые звуки и перебирает лапами в нетерпении. Я сажусь на диван, и собаченька утыкается мне мордой в бок, или коленку, или в живот, куда придется, в общем. Трётся об меня мордой, пока я её чешу, лезет целоваться, просит ласки на протяжении какого-то времени, а потом отряхивается, из-за чего каждый раз, взлохматившись, становится похожей на домовёнка Кузю, и приглашает меня с ней поиграть.
Я очень люблю свою собаченьку, особенно в такие моменты. Она вообще какое-то истинное воплощение добра и вечной активности. И как собака, она очень странная. Как хорошо, что мы забрали именно её.
Уруру.
Я очень люблю свою собаченьку, особенно в такие моменты. Она вообще какое-то истинное воплощение добра и вечной активности. И как собака, она очень странная. Как хорошо, что мы забрали именно её.
Уруру.